Многие ругали «Листок», и все его читали. Внешне чуждались Н.И. Пастухова, а к нему шли. А он
вел свою линию, не обращал на такие разговоры никакого внимания, со всеми был одинаков, с утра до поздней ночи носился по трактирам, не стеснялся пить чай в простонародных притонах и там-то главным образом вербовал своих корреспондентов и слушал разные разговоры мелкого люда, которые и печатал, чутьем угадывая, где правда и где ложь.
Неточные совпадения
Этот разговор с Ермилычем засел у писаря в голове клином. Вот тебе и банк!.. Ай да Ермилыч, ловко! В Заполье
свою линию ведут, а Ермилыч
свои узоры рисует. Да, штучка тепленькая, коли на то пошло. Писарю даже сделалось смешно, когда он припомнил родственника Карлу, мечтавшего о
своем кусочке хлеба с маслом. Тут уж дело пахло не кусочком и не маслом.
— Ах, и хитер ты, Акинфий Назарыч! — блаженно изумлялся Мыльников. — В самое то есть живое место попал… Семь бед — один ответ. Когда я Татьяну
свою уволок у Родивона Потапыча, было тоже греха, а только я
свою линию строго
повел. Нет, брат, шалишь… Не тронь!..
Я слушал эту предику и возмущался духом. Но так как я раз навсегда принял за правило: пускай Капотты с Гамбеттами что угодно рассказывают, а мы
свою линию будем потихоньку да полегоньку
вести! — то и ограничился тем, что сказал...
Вышла
линия, ну и не плошай: он
свою политику
ведет, а ты
свою статью гони.
Как только дамы вышли из магазина, Анна Михайлов на написала к Илье Макаровичу, прося его сегодня же принести ей книжку журнала, в котором напечатана последняя
повесть Долинского, и ждала его с нетерпением. Илья Макарович через два часа прибежал из
своей одиннадцатой
линии, немножко расстроенный и надутый, и принес с собою книжку.
Занимаясь долго
своею младшею
линиею протозановского рода, я не могла параллельно
вести описания судьбы старшей
линии, во главе которой был дядя князь Яков Львович, «граф Кис-ме-квик».
— Теперь я другую
линию повел. Железнодорожную-то часть бросил. Я
свое дело сделал, указал на Изюм — нельзя? — стало быть, куда хочешь, хоть к черту-дьяволу дороги
веди — мое дело теперь сторона! А я нынче по административной части гусара запустил. Хочу в губернаторы. С такими, скажу вам, людьми знакомство свел — отдай все, да и мало!
На самом краю сего оврага снова начинается едва приметная дорожка, будто выходящая из земли; она
ведет между кустов вдоль по берегу рытвины и наконец, сделав еще несколько извилин, исчезает в глубокой яме, как уж в
своей норе; но тут открывается маленькая поляна, уставленная несколькими высокими дубами; посередине в возвышаются три кургана, образующие правильный треугольник; покрытые дерном и сухими листьями они похожи с первого взгляда на могилы каких-нибудь древних татарских князей или наездников, но, взойдя в середину между них, мнение наблюдателя переменяется при виде отверстий, ведущих под каждый курган, который служит как бы сводом для темной подземной галлереи; отверстия так малы, что едва на коленах может вползти человек, ко когда сделаешь так несколько шагов, то пещера начинает расширяться всё более и более, и наконец три человека могут идти рядом без труда, не задевая почти локтем до стены; все три хода
ведут, по-видимому, в разные стороны, сначала довольно круто спускаясь вниз, потом по горизонтальной
линии, но галлерея, обращенная к оврагу, имеет особенное устройство: несколько сажен она идет отлогим скатом, потом вдруг поворачивает направо, и горе любопытному, который неосторожно пустится по этому новому направлению; она оканчивается обрывом или, лучше сказать, поворачивает вертикально вниз: должно надеяться на твердость ног
своих, чтоб спрыгнуть туда; как ни говори, две сажени не шутка; но тут оканчиваются все искусственные препятствия; она идет назад, параллельно верхней
своей части, и в одной с нею вертикальной плоскости, потом склоняется налево и впадает в широкую круглую залу, куда также примыкают две другие; эта зала устлана камнями, имеет в стенах
своих четыре впадины в виде нишей (niches); посередине один четвероугольный столб поддерживает глиняный свод ее, довольно искусно образованный; возле столба заметна яма, быть может, служившая некогда вместо печи несчастным изгнанникам, которых судьба заставляла скрываться в сих подземных переходах; среди глубокого безмолвия этой залы слышно иногда журчание воды: то светлый, холодный, но маленький ключ, который, выходя из отверстия, сделанного, вероятно, с намерением, в стене, пробирается вдоль по ней и наконец, скрываясь в другом отверстии, обложенном камнями, исчезает; немолчный ропот беспокойных струй оживляет это мрачное жилище ночи...
А судьба
свою линию вела.
— Да ежели и компания сама прихватит это имение, все равно по летам жить надо здесь же. Вот судьба-то как
свою линию ведет, барышня!..
Так он мне. Если же Печерников говорил „на ту сторону“, то без разговоров переходили. И так во всем. Я не хотел ему подчиняться, но подчинялся невольно. И большого труда стоило
вести собственную
свою нравственную
линию под его мефистофелевской усмешкой и уменьем неопровержимо доказать правильность
своего мнения.
Целые годы
вел свою выгодную, но по тогдашнему времени, ввиду отсутствия полицейского городского благоустройства, почти безопасную
линию дядя Тимоха,
вел и наживался. Он выстроил себе целый ряд домов на Васильевском острове в городской черте. Его жена и дочь ходили в шелку и цветных каменьях. За последней он сулил богатое приданое и готов был почать и заветную кубышку. А в кубышке той, как говорили в народе, было «много тыщ».
— Где? В так называемых сферах? Пущай их! Мы
свою линию ведем.
— Змеи они, Петр Дмитриевич, отогретые на груди… Хотя сан мой и не дозволяет осуждать, но он же
велит мне говорить правду… Поляк везде и всегда
свою линию ведет и
своей цели добивается.
Проезжий. Об этом не знаю. Они
свою линию ведут, а ты
свою веди.